Из Витебска в Москву,
11 февраля 1922 года.
Дорогой Михаил Осипович.
Давно я Вам не писал, Вы тоже и мне ничего не писали; был тогда в Москве, но тоже неудачно, хотел поделиться своей заметкой «Бог не скинут»1. Сейчас же я написал самую большую записку «Супрематизм как беспредметность», в которой выделяю в первенство непрактичность и обрушиваюсь целиком на всю предметную культуру. И ставлю все в беспредметности, строю только Супрематические возвышенности и низменности; в своих рассуждениях, конечно, «Америку открываю», ну, что же поделать, когда Колумб открыл Америку, — этот человек должен быть прямо ненавистным всяким мыслителям, куда <бы кто> не пошел — всюду его Америка открыта.
Вздумали побелить мою мастерскую, для чего нужно было ободрать обои; обои были приклеены на газетной бумаге, конечно, лоскуты газет прочитывались как археологические ценности, были найдены критические отзывы на футуристов, а также какая-то записка о Пикассо, но очень неудачно, так как статья не имела ни начала, ни конца, но интересны были там выдержки Чулкова, Булгакова, Бердяева2; конечно, в статье Пикассо терпел от всех нападки или попытку разгадать его таинственность, и потому заглавие исследования было «Разложение духа», причем приперчивалось разными прибавками. Пикассо для них человек, разлагающий дух, хотя Пикассо так просто и ясно смотрел на мир как на геометрическую простоту живописного построения, и вовсе разложить или изгноить дух мира не хотел и не мог, дух остался чистым, стройным, таким, как <ему> подобает быть именно в живописной стройке, и нельзя потому говорить о разложении духа; нельзя также говорить, что Пикассо относился к предмету бездушно и складывал музыкальные инструменты бездушно, мертвецки одно возле другого, а это, по-моему, страшно наивно; все писатели подошли к нему с точки зрения предметного мира, и, конечно, для них предметный мир умирал, ибо форма или признаки предметного пропадали, и дух их, если он не один для всего, то, конечно, тоже умирал; но, ведь, видеть мир можно двояко или тысячеяко, и потому, если бы указанные мыслители были беспредметны, то нашли бы в Пикассо гениального живописца, живописца, правда, такого, что не знает, что творит, какие ценности несет он в своем живописном сдвиге. А если бы он клал музыкальные предметы один возле другого, как это видит статьеписец, это не было бы ценной <живописью>, но здесь сложение живописных разниц, которого не видят предметники; в заметке пишется «Дематериализация мира» (Бердяев)3, «каким он является для демона» (Булгаков)4, «Призрачный каменный век» (Бердяев), «этим формам нет соответствующих переживаний кроме ада» (Чулков)5. Вот куда залетели предметники, и все это потому, что не могли познать живописного духа, и его строй, конечно, в аде и в небе не будет соответствовать, ибо все предметно в них так же, <как> в предметной культуре земли, которую нужно свергнуть как недуг человеческий. Вместо того, чтобы искать соответствия, нужно было бы Пикассо сделать первым человеком, <представляющим> действительно каменный век в живописи, <о> который разбивается предметный мир; я <это хорошо> понял, ибо рос в живописном духе и, может быть, в Супрематизме уже окончательно утвердил и поставил в первенство беспредметную стихию жизни. Пикассо боролся с предметным миром, правда, завяз в его осколках, но и это хорошо, мне уже легче было убрать мусор предметный и выставить бесконечность, не практичность, не целесообразность, за что московский Инхук6и преследует меня как не материалиста. На одном из собраний все ополчились на меня7, но если бы они были новаторы, а не предметники, то никогда бы Искусства не променяли на харчевое изображение кастрюль. В Москве образовалась Академия художественных наук8, в которую должны войти и члены Инхука; еще один Политехникум открылся в художестве, еще одна наука, все собираются «обосновать научно» «наглядно» то, чего не существует. Интересно, какие люди составляют Академию художественных наук, должно быть, Фриче9, Коган10, Поссе11; все-таки интересно, что за учреждение, какие вопросы разбирают, я сижу в ссылке и ничего не знаю, что творится в Москве. Не слышно ли у Вас, где Давыдова, собиралась мне писать из заграницы, но до сих пор ничего нет. Все думаю, как бы издать свою записку о «Супрематизме как беспредметности». Не могу найти никаких предметов, чтобы издать беспредметность. Это издание завершило бы двадцать пять лет моей живописной работы и размышлений над ней.
Жму крепко Вашу руку К. Малевич
передайте привет Марии Борисовне.<1921 г.>
Витебск Бухаринская 10 Художественный институт
11/ф<евраля> 22 года.
1В данном случае речь идет о рукописи «Заметки», поскольку брошюра «Бог не скинут» увидела свет в Витебске в апреле 1922 года.
2Особняк банкира И. Вишняка в Витебске, реквизированный в 1918 году под здание Витебского народного художественного училища, был закончен постройкой в 1914 году, отделка продолжалась в 1915-м; газеты, поклеенные под обоями, вероятно, относились к этому времени; судя по цитатам, статья была опубликована в витебской газете с использованием выдержек из нашумевших статей в столичных журналах и газетах (см. след. прим.).
3Цитаты и определения из статьи Н. А. Бердяева «Пикассо», появившейся в журнале «София» (1914. № 3), а затем вошедшей в его книгу «Кризис искусства» (М., 1918).
4См.: Булгаков С. Н. Труп красоты // Русская мысль. 1915. № 8.
5См.: Чулков Г. Демоны и современность // Аполлон. 1914. № 1 — 2.
6Инхук — Институт художественной культуры, 1920 — 1924; Малевич, как иногородний член института, не имевший возможности систематически посещать его заседания, получил статус члена-корреспондента.
7После ряда внутренних реорганизаций к осени 1921 года первенствующие роли в Институте художественной культуры остались за теоретиками и практиками «производственного искусства», конструктивистами: они обеспечивали теоретическое и экспериментальное обоснование новой художественной идеологии, внедрение же ее в практическую педагогику вменялось в обязанность ВХУТЕМАСу. В декабре 1921 года в Инхуке была развернута выставка Уновиса; Малевич прочел доклад, воспринятый негативно и вызвавший дискуссию; в данном письме Гершензону речь идет об этом событии.
8Российская (после 1925 года Государственная) академия художественных наук (РАХН, ГАХН) была основана в октябре 1921 года в Москве под эгидой Наркомпроса; завершила свою деятельность в 1930 году, слившись с Государственной академией истории искусств, находившейся в Ленинграде. К 1 января 1922 года Инхук организационно влился в состав РАХН. О деятельности РАХН наиболее обстоятельные сведения содержатся в изд.: Государственная академия художественных наук. Отчет 1921 — 1925 (подготовлен А.А.Сидоровым). М.: ГАХН, 1926. См. также: Государственная академия художественных наук и современное искусствознание <цикл статей> // Вопросы искусствознания XI (2/97). М., 1997. С. 5 — 120; RAKhN. The Russian Academy of Artistic Sciences. Ed. N. Misler // Experiment / Экперимент (A Journal of Russian Culture). Vol. 3. Los Angeles: Charles Schlacks, Jr. Publisher, 1997.
9Фриче Владимир Максимович (1870 — 1929) — литературовед, искусствовед. В конце 1900-х — нач. 1910-х годов одним из первых использовал марксистские методы в анализе истории мировой литературы и искусства; в советские годы был одним из влиятельных создателей вульгарно-социологической методологии марксистско-ленинской эстетики.
10Коган Петр Семенович (1872 — 1932) — историк литературы, критик-марксист; президент Государственной академии художественных наук.
11Поссе Владимир Александрович (1864 — после 1933) — издатель, общественный деятель; см.: Поссе В. А. Мой жизненный путь. М.; Л., 1929.
 Картина Казимира Севериновича Малевича Самовар. |  Фрагмент декорации К.Малевича к опере Победа над Солнцем |  Картина Казимира Малевича Чтец. |