СВЕТ И ЦВЕТ
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11
Таким образом, живописное дело не так узко, а <оно> широко охватывает большую область, и думаю, что в будущем начатая работа найдет продолжателей.
Современная эпоха по моему цветному графику представляет собой цветную полосу, но эта полоса не представляет собой простую эстетическую окраску, здесь окраска окрашивает не вещи, как только сознание.
Экономические революции совершились не под каким-либо цветом, как только красным, но и это красное разделилось на несколько сил своей яркости, так что а процессе развития силы одного красного цвета получились большие разницы. Так что российское выявление красного цвета является ярче <цвета> западного социализма. Сознание России окрашено ярче.
Мне приходилось слышать объяснение одного социалиста, почему революция имеет красное знамя. Он объяснил просто — красное означает кровь рабочих. Но мне кажется, что если бы кровь рабочих была синяя, все же революция была <бы> под знаменами красными1.
Возможно провести аналогию двух революций: <революция> социалистических сдвигов, выражающихся в разных формах социалистических партий, которые колеблют одни экономические устои, одно установившееся сознание, подобн<а> живописной революции со сдвигами кубистическими установившегося живописного сознания.
Социалистические группировки — это те же цветные лучи, прошедшие через обратную призму раскрепощения и стремящиеся вновь соединиться в новой конструкции под измерением нового сознания.
В этом случае живописная революция совершила большой пробег до последнего предела, за которым наступает бесцветный белый мир равенств.
Подоб<ие> живописной цветной палитр<ы> представляет собой и экономическая, политическая революция. Каждое сознание политической группировки имеет свой цвет. Политическое сознание не только выкра<шено>, но и имеет свою форму, котор<ую> называет Интернационалами. Интернационал — это уже новая палитра цветов, которые должны составить единое бесцветное тело, выйдя из всех различий к единству и равенству.
Интернационал, таким образом, есть новая конструктивная форма как сущность народных масс. Подобно живописной массе. Но ни ту ни другую не узнают.
Но мы имеем в политической группировке несколько Интернационалов, числом три, которые, кажется, начинают свое исчисление только в желтом цвете <I> Интернационала, постепенно усиливая свою окраску, доведя силу до красного, или III Интернационала; и если продолжить эту политическую группировку общества дальше, то яркость красного будет уже двигаться от перигелия к центру, т.е. к новой бесцветной форме равенства.Но здесь по пути стоит еще одна политическая группировка, <группировка> анархизма, которая, кажется, имеет черное знамя, смысл которого может быть уяснен в том, что в черном нет различий, ничто в нем не выделяется, все равно.
Но поскольку в черном знамени есть мысль об освобождении личности <, где личность выступает> как нечто изолированное, единичное, постольку мысль <анархизма> должна перейти в белое как безразличное, неизменное во всех видах вещество.
Таким образом, цветовая палитра исчезнет как в политических группировках, так и в живописных.
Итак, заканчивая свое рассуждение о свете и цвете, я должен сказать еще несколько слов о том, что из последних рассуждений вижу, что все окрашивает себя в тот или иной цвет, что каждая идея в человеке имеет свою окраску, свой цвет. Что же такое представляет собою идея? С моей точки зрения, идея представляет собой призму, через которую преломляется известный мир, идея — заданность.
Человек, с моей точки разсуждения, просто сложный технический аппарат, возникший от соприкосновений со множествами обстоятельств, и та идея есть просто предусмотрительная в одном случае практическая призма <так!>, через которую преломляются данности в иное, более практическое обстоятельство, нежели было раньше.
Таким образом, мы имеем в этом случае одну и ту же данность, преломляющуюся в иную реальность, которая становится бытием новопостроенного факта.
Оттого только, что через призму человека преломляется мир по-разному, происходят споры; в свою очередь спор имеет одну цель — установить одну истину, одну подлинность. Если бы у всех преломился мир <одинаковым образом>, тогда не было <бы> другого рассуждения и мысли, как только одна. Но благодаря тому, что каждая призма сознания личности по-иному сконструирована, <она> преломляет обстоятельство по-другому и оцвечивает его иным цветом. Что подлинно, а что не подлинно, мы можем только определять с узкой точки зрения, весьма условно; мы, собственно, не знаем, какой подлинный цвет, действительно ли зеленый, синий или красный выражает собой свою окончательную граничность, <или,> возможно, тот же синий или красный цвет, попадая в одно из обстоятельств, изменит свою силу. Ведь мы находимся в вечном процессе двух взаимоотношений вне и внутри лежащих сил. Человек, таким образом, представляет собой аппарат вечного кипения реакций, творящих то, что называем человеческими вещами. Сознательны ли они или нет, есть ли каждое его действие следствием разумных суждений или они простые бессознательные факты воздействия тех или иных обстоятельств, творящие новые реакции?
И действительно, что можно осознать в бесконечном действии и в то же время в вечном покое мира?
Можно ли разделить мир на органическое и неорганическое, если ничего нельзя изолировать, <ни> изъять из вечного покоя, ни добавить, нельзя выявить обособленную единицу из вечного неразрывного вибрирования сил, <что вибрируют> то опыляясь, то распыляясь.
В мире происходят только два действия, спыление и распыление, существуют две призмы, прямого и обратного действия, в которых пробегает одно нерушимое вещество, или "нечто", подобно<е> свету, который имеет одну реальность по одной стороне призмы и другую по другой.
И последнее только будет <еще раз> говорить, что подлинное "нечто" бесцветно, так как цветны только обстоятельства. Раз оно вне цвета, то оно и вне формы, то оно и вне пространства и времени.
Человек производит неустанно попытки к выявлению подлинности, хочет снять маску с мировых действий, чтобы взглянуть на подлинный Лик; <человек производит эти попытки,> разделившись на специалистов, разделив мир на куски между собой, чтобы каждый в своей профессии постарался изловить-выявить подлинность причины. Но подлинно ли мир удалось разделить на участки профессий, подлинно ли доказано, что мир состоит из определенного количества данностей? И оказывается, чем меньше участки, тем больше профессий.
Все профессии изобретают бесконечное количество орудий, научных доказательств, а подлинность не удается изловить.
Хотели пуантилисты выявить свет, наткнулись <на> цвет, им указала научная призма, что свет — результат движения цвета, что цвет, попавши в природное обстоятельство, стал светом, но не цветом. Но это только одна из комбинаций мировых обстоятельств; не мо<гут> ли быть и все наши научные призмы теми же комбинациями, в которых одно и то же кажется во множестве <форм>?
Все уверены и <о>пирают свою беспечность на закон, и то, что на законе построено и обосновано, то подлинно, крепко.
О! Если бы все можно построить на законе, то был бы вопрос окончен, мы бы достигли абсолюта! Но увы, все наши законы — только законы законов.
И потому они законы законов, что собираются изловить то, что вне всяких законов живет.
Мир построил себя вне законов, в нем нет того материка, где бы инженер положил первый камень, в нем нет ни стен, ни потолка, ни пола, ни крыши, нет в нем ни точки опоры, ни точки связи стропил, которые суммировали <бы> собой оконченную заданность, мир вне заданности и вне данности.
Но мы, не унывая, с гордостью работаем над ключами научными, чтобы открыть мир, заостряем топор и ум, чтобы прорубить щель, но топор не вонзается, как и ключ; ни для первого, ни <для> второго не существует ни плотного, ни замочной скважины.
Несмотря на это, все же <мы> уверены, что наука пробила бреши, образовала скважины — идите и смотрите мир; и кто ни подойдет, по-иному видит; так для каждого мир — новый и новый театр зрелища.
Этот мировой актер скрывает себя, как бы боясь показать свой лик, боится, чтобы человек не сорвал с него многоликую маску и <не> познал его подлинное лицо.
Итак, у этого актера одна есть цель, это лучи поглощения — черный луч. Там потухает его подлинность, на призме только черная полоска как маленькая щель, через которую мы видим только мрак, не доступный никакому свету, < ни > солнцу, ни свету знания. В этом черном кончается зрелище наше, туда вошел мировой актер, скрыв многоличие свое, потому что нет у него подлинного лика.
1Данный абзац отсутствует в публикации 1983 года.
Следующая глава
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11
 Казимир Малевич. Черный квадрат. (Книга) |  Жница (Малевич К.С.) |  Картина Казимира Малевича Женская голова в профиль. |