1 - 2
О необходимости коммуны экономистов-супрематистов1
Ниспровержение старого мира Искусств да будет вычерчено на ваших ладонях
Империалистическая армия была составлена из народных сил, но она сумела перестроиться в революционную народную армию, которая держится по линии экономического совершенства, откуда вытекают все права человечества, представляющего собою совершенство экономического движения природы. На линии такого экономического движения <в>стала форма развития жизни, [эта] форма — коммуна. Сможет ли выстроиться армия Искусстводелателей в соответствии данной форме, сможет ли она перестроиться и создать дополняющий радиус полного объема и единства или же она останется в порядке старого<?> С удивительной быстротой новаторы жизни совершили переворот, с удивительной способностью опрокинули троны старого и образовали полюс новой оси совершенства по пути бесконечного движения природы.
Смогут ли Искусстводелатели <в>стать в такое соответствие, смогут ли они опрокинуть старый свой череп и выбросить весь багаж старого века, смогут ли сжечь или выпустить по ветру кредитки ценностей веков, которые накопились за тысячи лет своей культуры<?> Последнее чрезвычайно важно, ибо только тогда возможно новое соответствие. Ведь только тогда, когда будут признаны несовершенства прошлого, возможно строить новое. Так экономические и политические права человечества старого были отвергнуты как несовершенство, и на несовершенствах была создана мысль о создании новой совершенной формы.
Но так ли смотрят на движение в Искусстве, находят ли, что и в нем тоже существуют те же основы и развитие<?> Очевидно, не находят, мо чувствуют, что да, должно быть новое во что бы то ни стало, ибо, если <появился> новый хозяин, то все ждут нового порядка, и тут <возникают> все возможные предположения и гадания, что и как поступит новый хозяин.
И вот когда пролетариат поднял свою руку, пал старый хозяин природы, пал царь земли и царь неба. Пролетариат стал царем земли и неба, стал хозяином природы, стал делателем жизни. Поднялся говор, поднялись искать полноты его новой природы, а полнота должна быть в том, что мы подразумеваем под словом Искусство. Должно быть Искусство пролетарское, его старались увидеть, найти, но поиски были, правда, в понятном старом бабушкином кошельке Искусств, иначе бы новые пролетарские худож<ественные> студии не насаждались академизмом натуры. Во всяком же непонятном находили буржуазную отрыжку, хотя все буржуазное очень и очень ясно и понятно, солнце старого мира ясно, но во тьме хранятся лучи ярче его. Так подверглись гонению и преследованию Кубизм, футуризм — и под его флаг попало все новое движение Искусства. Непонятно — футуризм, непонятно — Кубизм и т.д. Дайте нам настоящее понятное пролетарское Искусство, но такового не оказалось, ибо наступила новая поступь пролетариата, в которой сам пролетариат исчез в коммунистическом совершенстве. Таким образом, ступня его образовала форму коммуны и положила основу, на которой должны развиваться все формы жизни, ибо коммуна еще не жизнь, а есть только фундамент или место, на котором начнет расти жизнь всем своим существом (неужели вырастутШишкины,Айвазовские<?>). И вот только дойдя до этой основы, мы сможем говорить и искать соответствие, и должна у нас быть мера или основание, через что мы сможем познавать то, что соответствует тому фундаменту, который заложен. Такой меры не было и при гонении Кубистического и футуристического движения, оно было непонятно, потому что произведение выражено не вещами, а, скажем, элементами их <из> того, <из> чего состоит все в природе и технике — всякая вещь состоит из элементов фактурных, плоскости, объема, прямой и кривой линии и т.д. Но если кубистическое построение было основано на этом, то оно казалось разложением буржуазии. Не разбираясь долго в нем, <его> бро<сили> в ящик или корзину редакций, прикрыв папкою шарлатанства.
Но кто же его бросил? Не те ли, кто богат ценностями прошлого, и не те ли, кто хочет вложить в жизнь Коммуны то же старое отношение <?> Очевидно, что да. Почему не брошен с театральных постановок Цесаревич Алексей I, Павел I, Царь Борис Годунов, Царь Эдип и проч., проч., проч. Неужели они вытекают из сути пролетариата или же в них лежит полнота и "синтез", которого не находят в новом Искусстве<?>
Они понятны, но понятен <и> Царь Николай II был на троне, так почему же он не сидит на нем, а может сидеть, загримирован в пакли, на театральных подмостках<?> Неужели его и <его> присных в театре спасает красота, неужели театральные подмостки должны терпеть всё<?>
Итак, вся площадь коммуны очищена от старой жизни, все буржуазные закоулки выметены, их нет, но почему же нельзя вымести и е<старой жизни> красоту, вытряхнуть все театры из старья<?> Неужели коммуна будет кормиться красотою старого, неужели не приходит на мысль, что, может быть, среди нового, среди того, что гонится, есть какие-то причины, побуждающие его к свержению всего старого, <что> есть что-то в нем, что восстало во времена оные против Искусства старого, плюнуло на его алтарь<?> Неужели архитектура городов Коммуны будет опираться на костыли греческих колоннок<?> Нет, этого не должно быть, никогда и не будет, не будет потому, что Искусство идет по той же экономической дороге выражения, как и всё, и никакая красота не спасет, ибо новое экономическое совершенство явит и <новую> форму, а следовательно, и новую вспышку красоты восторга.
Поэтому я обращаюсь к новаторам жизни — лучше прислушаться к непонятному новому Искусству, чем к Цесаревичу Алексею I (его ясному понятному лику), и своим присутствием, открывая своими руками занавес сезона этой пьесой, утверждать красоту старого, а следовательно, утверждать и <старую> форму.
Мне приходилось слышать обращения старых артистов к молодежи про-летарск<ой>, которая разыгрывала какую-то пьесу по всем правилам старого совершенства: "Вот даст Бог, что из пролетариата выйдут талантливые артисты". Что же именно выйдет, неужели вторые Станиславские, неужели второй Художественный пролетарский театр в Газетном переулке, какого артиста могут дать Станиславские Колизеи<?> Да тех же "Годуновых". И неужели Вы, товарищи, думаете, что если вы разыграете сценку своей пролетарской жизни под палочку Станиславских, то это будет уже пролетарское <искусство?>
Нет, товарищи, тысячу раз нет. Пусть писатели, иллюстрируя Вашу жизнь, любви, драки, трагедии и друг<ие> случаи, не вводят вас в заблуждение, это не будет то, что нужно, это будет та же сцена, то же представление, это будет все то, что пелось и до вас, и те же артисты учат вас ходить под дудочку, как учили и раньше. Нужно всю форму изменить, и кто знает, может быть, не нужно будет совсем демонстрировать того, "как Семенов влюбился в Машу и что от этого произошло", или — "моралист Павлов и преступник Ворон Черный", их свидания и т.д., или даже — "Стенька Разин". <Допустим, что> роль Стеньки исполнил рабочий, но уже не Станиславский, но что от этого изменилось — ничего, не изменился же Станиславский от того, что сегодня играл Цесаревича Алексея, завтра Стеньку, послезавтра Карла Маркса. Но в наше время должно что-то измениться по существу. Так вот, на подмостки театра будут вывалены новые сцены и <новые> артисты из жизни пролетариата, опять любовь, драма, трагедия, ибо не знаю, какая разница, когда полюбит буржуй или рабочий, и какая разница, когда они разлюбят. Может быть, приемы другие, но суть одна.
Мне кажется, что довольно этого хлама выносить из спален жизни, давайте внесем другое действо, действо беспредметности, давайте построим на сцене то, чего нет в мире, давайте строить сцену, строить новые формы, давайте делать так, чтобы из сцены росло <новое>, чтоб подмостки росли, а не сваливать свою прелесть, грязь, мораль, оно <и так> видно в жизни. И вот работники театра, очевидно, сами по себе не <в>станут в новое соответствие с Коммуной, ибо они до сих пор вносят ту же муштровку старого. В таком положении находятся и живописцы и скульпт<оры>. Раньше обтесывали камни, приводили в художественную форму вождей Религии, Будду и друг<их>, Христа и его похождения, до него оправляли в художественную форму языческих богов, сегодня оправляют в художественную форму Карла Маркса.
Но мне думается, что Карл Маркс в этом не нуждается, он удовлетворился фотографией так же, как и всякий другой вождь. Устройство памятников, обелисков — привычка буржуазная, языческая, Христианская, не хотелось бы, чтобы она пристала к Коммунизму.
1Печатается по рукописи с правкой (8 л. писчей бумаги в восьмую долю листа, зеленые чернила, авторская правка красным карандашом). Архив ФХЧ. Текст без названия, вверху справа — эпиграф, аналогичный по смыслу и форме эпиграфу на книжке "О новых системах в искусстве", вышедшей в том же декабре 1919 года. Данная фраза стала лозунгом, катализирующим сложение будущей "партии в искусстве", Уновиса. Нумерация листов авторская, арабскими цифрами вверху посреди страниц. На обороте последнего листа — рисунки и наброски; здесь же — вертикально ориентированная надпись "В Журнал". Это позволяет предположить, что Малевич рассчитывал на публикацию данной работы в неустановленном периодическом издании. Текст подписан и датирован Малевичем; к дате " 15 декабря" позднее сделана приписка "20 г.", что не соответствует действительности. Текст был написан в декабре 1919 года — вышеупомянутые рисунки и наброски на обороте последнего листа представляют собой эскизы оформления сцены Городского театра и здания Белых казарм, декорированных к празднованию двухлетнего юбилея витебского Комитета по борьбе с безработицей, состоявшегося 4 декабря (17 по ст. ст.) 1919 года в Витебске. Следует отметить, что выявленный эскиз оформления сцены Городского театра позволяет более определенно говорить о ведущей роли Малевича в создании этой декорации: авторами завершенного проекта, воплощенного в гуаши, традиционно числятся Малевич и Лисицкий (К.Малевич, Л.Лисицкий. Супрематизм; Эскиз занавеса. 1919. Бумага, гуашь, акварель, графитный карандаш. 45 х 62,5 см. Государственная Третьяковская галерея). Название дано составителем по содержанию. Датируется декабрем 1919 года. Публикуется впервые.
Предыдущая глава
1 - 2