<Глава 1>
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19
Итак, борьба за человеческий образ, за человеческую культуру происходит небольшими группами человеков в большой опасности перед человеком-животным. Эти группы я называю Супрематическими, став<ящими> себе за первенство достижение человеческого мира. И мир этот будет беспредметным, и по этому признаку все ныне существующие вещи мы <о>можем отличать. Политические люди идут к Супрематизму и видят путь достижения его через уничтожение отдельных Государств — уничтожения наций, отечеств, уничтожения раздробленного человека на разные состояния, мешающие ему видеть и познать свое "Я" во всечеловеке, во всенароде как едином нераспыленном "Я" Еще нет таковых групп, чтобы стремились к уничтожению наций, этого величайшего зла отличия; сейчас только идет выявление этого зла до вершин своего национального "Я", которое, соединившись в едином своем международном правительстве, сможет избежать массы зол; но это только преддверие, через которое нации поглотятся одним родовым началом человека.
Международность это то, что по всем данным при известной Социалистической системе сможет поставить человека превыше животного или полуживотного человека. Социализм собирается построить жизнь людей в ином порядке, чем у животных, вывести его из самопоедания себе равных. Но это только животное совершенство, харчевой вопрос, человека в Социализме еще нет, он будет выявлен в системах Искусства; конечно, человеческому началу принадлежит Супрематия. Животное переста<н>ет быть для него опасностью, <так же> и человек для человека, как и сейчас волк для человека не составляет опасности, и человек считает, что он победил животное, а про то забыл, что существо его целиком перешло в него, и он сам стал животным в большем совершенстве; и, конечно, тот волк не опасен, а опасно его начало, живущее в человеке. Для человека стали опасны люди, хуже, чем волк для волка. Уничтожение этого <животного> начала требует средства. И действительно, если бы все животные устроили Междуживотное единое Государство, достигнут того, что всё животное начало погибнет и что больше волк не пожелает пожрать зайца, лев корову. <Но,> не имея другой техники1, как челюсти и зубы, вряд ли воздержатся от междуедения.
В животном мире нельзя избежать последнего, ибо культура их низка, и они не смогут зубы, и челюсти, и когти перелить на плуги и серпы, — человек это может, оставив ножи как исключение и необходимость для резания животных. Таким образом, плуги и серпы поглотят животную часть человека, поглотят все его безумие самоизбиений, излечат его все недуги. Станет человек чистый, здоровый, плуг и серп вся его аптека и врач, плуг и серп выведут его из дома умалишенных в новое царство "плуга <и> серпа"; царство пушек и штыков побеждено будет, заключен <будет> союз новый металла с землей и зерном, старый союз металла с кровью расторгнется.
И вот здесь важно, что новый союз будет развивать, какую культуру будет возделывать. И боюсь вот чего — чтобы новая победа союза не была победой того <же> животного начала, что царство "плуга <и> серпа" будет возделывать технику харчевую в единой и дружной международной семье, и Супрематическая культура беспредметного будет отодвинута назад, а предполагаемый новый мир плуга и серпа просто будет миром вегетарианским, т.е. всезверь станет травоядным млекопитающим животным.
Итак, международность надежда того, что человек-зверь не будет больше самоедом, будет возделывать предметы, преодолевающие харчевые запросы. Таковые предметы отношу к Культуре человека с животным началом, видящим необходимость создания Культуры из вещей необходимости, вещей производства, которые сейчас непосредственно должны соприкасаться с целью, дающей результат, сейчас вытекающим из причин действия.
Все же то, что до некоторой степени и вытекает, но не име<ет> категорического отношения <к культуре человека с животным началом>, может быть отодвинуто назад. Отодвигание таковых категорий я отношу к борьбе животного человека, отодвигающего назад культуру человеческих вещей как категорий, не вытекающих из строгой необходимости харчевой технической культуры. К этой категории возможно отнести Искусства, и я бы отнес и астрономическую науку, не дающую непосредственного средства для использования ее к необходимостям жизни; разглядывание небесных светил "занятие пустое" для того, кто сеет зерна, готовит гастрономию. Агроном сильнее, важнее, и если астрономическая наука не будет полезна последней, то ее возможно отодвинуть назад. Тоже и Искусство, оно нужно тогда, когда человек сыт, производство налажено, животная жизнь в ходу. Когда обеспечено все последнее, тогда человек начинает заниматься Искусством, наблюдать звезды, заниматься особыми исследованиями.
Мне лично доказывает последнее, что в человеке живут два начала, животное и человеческое, и в культуре как форме это видно наглядно, хотя бы <из-за> границы харчевого Искусства и просто Искусства. Сильны эти два движения. Хотя животный мир своими размерами превышает отношения Земли и Солнца <в сравнении с человеческим миром>, но, несмотря на это, человек как чистое существо продолжает работать над своими человеческими вещами, над теми вещами, которые непригодны для "борьбы за существование". В непригодных вещах вижу действительно человеческую сущность, вижу его Супрематическую жизнь как беспредметность.
Огромная часть времени была потрачена Искусством в союзе человека-животного и человека, даже и Искусство было поглощено его животной предметностью, служа ему зеркалом. Но уже в этом служении есть проблеск того, что <такое> зеркало, как Искусство, нужно просыпающемуся существу человека в животном его сознании. Проблески, которые должны привести его к человеку совершенно беспредметной Культуры. И вижу Культуру как Супрематизм, как первенство его движения, когда его сущность <, прорвавшись> через животную предметность, достигнет своего образа, Земля будет иметь человеческую стройность, <а> не стройность животную.
Культура Земли, совершаемая человеком, представляет собой пожирающую пасть; все силы Земли идут на постройку культурной пасти. Из маленькой ящерицы вырастает огромный ящер, всё пожирающий — и камни, и железо, и человека. С этим ящером необходима борьба, нужно этого ящера приспособить для истинной человеческой культуры, жертвенник нужно его разрушить и перестать сносить мясо и кости, металлы и свет для его кормления, всё обратить в пользу человека.
Но как же это сделать, когда он бытие, а бытие определяет сознание? Раз бытие определяет сознание, а бытие и есть ящер, то очевидно, что сознание подчинено ящеру. Но если бы оно было подчинено, то возможна надежда, что не сегодня-завтра оно освободится, а то думается, что не будет ли сознание, определяемое бытием, его же сознание<м,> вполне вытекающим из его же материально-технической необходимости2, тоже вытекающей <из> причины "ясной и наглядной цели", не требующей никаких доказательств, ни научных, ни философских предположений. Здесь простое я есть хочу, я хочу бежать туда, где больше обеспечу себя материальными благами, и это мне нужно скоро. А если я не захочу бежать, то все материальные блага должны прибежать ко мне. Я не хочу утруждать зубы прогрызанием материальных благ; я не хочу, чтобы живот мой перерабатывал в грубом виде блага харчевые; я не хочу утруждать ног своих в лишней ходьбе, утомляющей меня; я хочу, чтобы живот мой как источник и причина культуры был высоко чтим и уважаем в разуме как источник и причина бытия, направляющий сознание к культуре, которое начинает видеть и познавать всю причину и развязку всех проявлений. Оберегаю его <сознание> от всяких предрассудков и праздных философских наблюдений и рассуждений: ведь оттого, что философия определяет то, что с ее точки зрения делается моим бытием, <мое бытие получает> смысл другой, и <когда философия определяете что под всякой причиной нужно понимать то-то, а не то, <то для нее> это не важно, <что> "я есть хочу" и <что> это наглядная причина, вызывающая средства для удовлетворения всех отсюда вытекающих потребностей. А так как я, хотящий есть, <могу себя> удовлетворить через один закон, "экономию", <то> этот закон ставлю <первенствующим> для своего сознания экономической харчевой культуры, которое и строит новое средство, науку, — именно ту науку, которая строит то, что удовлетворит мое всегда хотящее есть бытие. Ибо познание никогда не залетает далеко от причины, всегда вертится тут же у источника, чтобы видеть все потребности и быть в теснейшем контакте. И потому всякая созданная моим сознанием вещь — вещь первой необходимости. Да у меня и никогда не может быть вещей второй необходимости, — если же они и вытекут, то вытекут из этой же моей причины "Я есть хочу".
Таким образом, наступает единство. Бытие мое выражается в "Я есть хочу", и потому оно определяет все производство стран, населенных и не населенных человеком. Все создалось в природе потому, что "хочет есть", и все, созданное человеком, создано потому же. Каждая машина, каждая другая вещь обслуживает причину свою, и все причины в "я есть хочу".
Эта причина восходит как солнце и творит культуру совершенного технического аппарата материальных причин. Других причин нет, ибо причины, лежащие в Искусствах, вытекали из содержания <жизни>. Содержание жизни всякой вещи должны быть проявления "я есть хочу".
1 На этих словах заканчивается лист; в левом нижнем углу проставлена дата: 26 <января>; на полях слева в первой трети и посредине листа проставлено: культура культ<ура>; вверху крестообразный знак с цифрой 46.
2 На этих словах заканчивается лист; в левом нижнем углу проставлена дата: 26 я<нваря>; на полях слева вверху и в нижней трети листа проставлено: культур<а> культур<а>.
1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19
Три девушки. | Афиша лекции К.С.Малевича | Черный круг. |